От президента Форда добивались принятия решения: продолжать операцию или прекратить. Форд решил рискнуть и дал команду на подъем лодки. Через двадцать четыре часа ее стали поднимать. Однако она обломилась, и удалось достать только одну ее часть, которую и втянули в трюм „Гломара". И все же информация, полученная по этой части лодки, оказалась весьма важной для американских специалистов. Советский траулер так и не вмешался, видимо, не зная о проходившей операции.
Таким образом, когда Советское правительство обратилось за разъяснениями к администрации Форда, то и сам президент и его основные советники хорошо знали об этом деле, но предпочли уклониться от конкретного разговора на такую деликатную тему (по морскому праву любое погибшее военное судно продолжает оставаться собственностью государства, которому оно принадлежит; США нарушили это требование).
В начале апреля Киссинджер поднял по поручению президента Форда „в высшей степени конфиденциальный и щепетильный вопрос". Он начал с замечания о том, что у них нет возражений, когда советский посол в процессе своей обычной, повседневной деятельности встречается с широким кругом американцев, в том числе и находящихся в оппозиции к администрации. Такова работа всех послов. Однако совсем другое дело, когда Москва начинает присылать сюда своих „специальных эмиссаров", которые в своих неофициальных беседах, особенно с оппозицией, не прочь покритиковать администрацию, а также предлагают представителям других партий устанавливать более тесные контакты. Это ставит администрацию и лично Форда в сложное положение и лишь усиливает позицию таких оппонентов, как сенатор Джексон, которые начинают использовать этот факт против администрации, пуская в оборот тему о „растущей потере интереса Кремля к ослабевшим Форду и Киссинджеру".
„Президент не может игнорировать подобную ситуацию и просит сообщить это его мнение лично Генеральному секретарю", — сказал Киссинджер.
О чем же в действительности шла речь? По существу, речь шла о двух категориях лиц. Одни, типа журналиста Виктора Луиса (его упомянул Киссинджер), выполняли прямые поручения советских разведывательных служб и приносили порой больше вреда, чем пользы, своими неуместными появлениями на вашингтонском горизонте. Они не знали точно наших позиций по различным вопросам и импровизировали, стараясь произвести впечатление на своих собеседников, чем подчас сбивали с толку официальных лиц США и осложняли наши переговоры с ними (Киссинджер несколько раз переспрашивал меня насчет достоверности высказываний таких лиц). Во время одной из встреч в Москве с Громыко я обратил его внимание на это обстоятельство, на что последовала его раздраженная реплика: „Вы должны знать, что лично я не сторонник каких-либо неумных импровизаций". В то же время чувствовалось, что он не хотел ссориться со спецслужбами. Пришлось поговорить с Андроповым, который был достаточно умным человеком, чтобы понять суть претензий американцев и положить конец посылке в США наиболее одиозных фигур. Другая категория лиц (ученые, журналисты и т. п.), не имея часто каких-либо особых поручений, сами стремились встретиться и завязать связи с видными политическими деятелями США, в том числе из оппозиции, чтобы, вернувшись в Москву, похвастаться собранной ими информацией и в ЦК партии, и в МИД, и в КГБ. Впрочем, некоторые наши ученые из академических кругов поддерживали периодически связь с разведслужбой, которая содействовала их загранкомандировкам.
Посольство и разведслужбы
Между дипломатической службой советских посольств и работавших „под их крышей" резидентур КГБ подчас складывались сложные отношения. Работники резидентур обычно держались несколько обособленно в силу специфики их работы, да и известный всем факт наблюдения КГБ за благонадежностью всех сотрудников далеко не всегда способствовал сплочению коллектива посольства. Нередко нарушались нормальные личные отношения между послами и резидентами КГБ. Шло соперничество из-за сбора информации из разных источников страны пребывания и из-за установления полезных и важных связей. Порой некоторые склонные к чванству послы и резиденты — не от большого ума — ссорились между собой и стремились показать сотрудникам посольства именно свою значимость.
Время от времени ЦК партии приходилось разбирать эти мелочные ссоры, а подчас и отзывать домой посла или резидента.
Однако в большинстве посольств наблюдалось „мирное сосуществование" обеих служб, исходя из четко очерченного круга обязанностей. Так было в нашем посольстве в Вашингтоне за все время моего пребывания там. За это время сменилось 6 резидентов. Люди разного калибра, но, как правило, это были профессионалы, с которыми у меня устанавливались нормальные деловые отношения.
Наши взаимоотношения были ясно определены. Они докладывали мне наиболее важную политическую информацию, полученную ими, и подчас советовались по поводу политических оценок тех или иных событий внутри США или американского внутриполитического курса. Я не был в курсе их конкретных операций и никогда не интересовался их агентурой. Это было вне круга моих обязанностей. Конкретно с их разведдеятельностью сталкивался лишь тогда, когда она становилась предметом официального обсуждения между обоими правительствами или появлялась угроза такого обсуждения. В этих случаях резидент обязан был доложить мне о случившемся, поскольку в подобное событие вовлекались непосредственно наше правительство и Политбюро. Обычно во время обмена визитами на высшем уровне разведслужба получала приказ приостанавливать свою деятельность в США, чтобы предотвратить возможность возникновения каких-либо публичных политических скандалов.
Договоренность о спецслужбах
В июне посольство сделало следующее представление Скоукфорту (Киссинджер отдыхал на Вирджинских островах): „Американские спецслужбы предпринимают попытки раздуть кампанию шпиономании, используя арест двух граждан, а также домыслы о якобы подслушивании американских телефонов с территории советского посольства в Вашингтоне. Обращает на себя внимание явно провокационный характер шумихи, затеянной ФБР не без ведома вышестоящих властей".
Когда Киссинджер вернулся, я вновь обсудил с ним эту тему, а также появившееся в печати обвинение в адрес тех или иных советских сотрудников в разведдеятельности. В Советском Союзе старались избегать таких публикаций. Американскую сторону о таких случаях уведомляли негласно. Я призвал его следовать аналогичной практике, чтобы не будоражить без нужды общественное мнение и прессу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
